Манарага Владимира Сорокина

Не самая мощная книга Сорокина, но все ж ничего, эдакий короткий типический для автора фантасмагорический экзерсис на тему конца литературы, Fahrenheit 451, рукописи горят и все такое. Вспышки и всполохи тревожного будущего. Тьфу-тьфу-тьфу, лишь бы большинство его предсказаний не сбылось, ох.

Конец оживляет, отличный, да. Now, where are my fleas?

======

В полночь самолет ждет дозаправка в Санкт-Петербурге, красивом городе, построенном царем Петром на костях русских крестьян. Блоха сообщает, что крестьян в то время целыми деревнями сгоняли, вываривали в огромных котлах, кости дробили, мололи в муку, добавляли образовавшийся во время варки клей, гальку и получали так называемый русский бетон. Из этих бетонных блоков сложен фундамент Санкт-Петербурга. И надо сказать, город стоит до сих пор.

 


Теллурия Владимира Сорокина

Безо всякого сомнения, весьма занимательный новый труд Сорокина в продолжение опричнинско-метельной темы. Будущее Рассеи второй половины XXI века – да и не Рассеи только, а усей €вропы.
 
В фантазии Сорокину не откажешь, это точно. Если Опричник читался как неумолимое грядущее будущее нашей родины, то Теллурия, конечно, это куда менее осязаемая реальность. Распад России и Европы, просвещенное средневековье, война с ваххабитами за Подольск, Пермь и Берн, суверенные государства Московия, Рязанское княжество, Тартария, Соединенные Штаты Урала, Сталинская Советская Социалистическая Республика, Барабин, Байкальская Республика – и, собственно, молодая Теллурия (ранее – Алтайский Край) – родина загадочного металла теллура, из которого алтайские умельцы выковывают небольшие гвозди, которые потом не менее умелые алтайские “плотники” плотно заколачивают в головы великим и могучим мира сего, ибо нет наркотика дороже и лучше. 12% смертность, а остальным – новый счастливый мир.
 
Как художественное произведение, Теллурия оказалась мне в разы менее близкой, чем Метель. Причина проста – целостное и последовательное повествование Метели моему слабому разуму куда приятней и проще, чем винегрет из 50 разрозненных историй, которые и есть Теллурия.
 
В общем-то вот.

Метель Владимира Сорокина

Три проблемы – дороги, дураки и зомби.

Сорокин, конечно, молодец, живой классик, точно. Оторваться невозможно, ну никак. Интересно, будет ли он лет через сто в школьной программе? Или по-прежнему – Туся Ростова и Женечка Онегин токмо? Ну, в придачу к основам православия нашего наставника духовнаго и лидера воцерковленной великорусской маладежи монсиньора Кур-Кураева. Ох, чую, будет другая сорокинская сказка былью скоро – э-ге-гей, опричнички, конец серой смуты недалече.

В общем, я явно недобрал книжек сорокинских по молодости – вот и догоняюсь по чуть-чуть. Что дальше? Хм.

=====

– Господи, это ж клад­би­ще… – вы­дох­нул Пер­ху­ша, на­тя­ги­вая вож­жи.

– Кладбище? – стал ярос­т­но про­ти­рать пен­с­не док­тор.

– Кладбище, – пов­то­рил Пер­ху­ша, спе­ши­ва­ясь.

– А где ж се­ло? – про­бор­мо­тал док­тор, пя­лясь на по­ко­сив­ши­еся крес­ты, вок­руг ко­то­рых слов­но в нас­меш­ку пля­са­ла и за­ви­ва­лась ме­тель.

– Чаво? – сог­нул­ся от вет­ра Пер­ху­ша.

– Где се­ло?! – зак­ри­чал док­тор с не­на­вис­тью к ме­те­ли, клад­би­щу, к ду­ра­ку и ро­то­зею Пер­ху­ше не­вес­ть куда за­ехав­ше­му, к сво­им мок­рым, мер­з­ну­щим в са­по­гах паль­цам ног, к тя­же­ло­му, об­леп­лен­но­му сне­гом пи­хо­ру, к ду­рац­ко­му са­мо­ка­ту с ду­рац­кой рас­пис­ной спин­кой и ду­рац­ки­ми кар­ли­ко­вы­ми ло­шадь­ми в ду­рац­ком фа­нер­ном ка­по­ре, к прок­ля­той эпи­де­ми­и, за­не­сен­ной в Рос­сию ка­ки­ми-то сво­ло­ча­ми из да­ле­кой, бо­гом за­бы­той и ни од­но­му рус­с­ко­му че­ло­ве­ку к чер­тям со­бачьим не нуж­ной Бо­ли­ви­и, к уче­но­му про­хо­дим­цу и ре­зо­не­ру Зиль­бер­ш­тей­ну, вы­ехав­ше­му рань­ше на поч­то­вых и не по­ду­мав­ше­му о кол­ле­ге, док­то­ре Га­ри­не, а оза­бо­чен­но­му толь­ко сво­ей карьерой, к этой бес­ко­неч­ной до­ро­ге, ок­ру­жен­ной сон­ны­ми суг­ро­ба­ми, со зло­ве­ще ст­ру­ящей­ся по­вер­ху зме­ей-поземкой, к это­му бес­п­рос­вет­но­му се­ро­му не­бу, ху­до­му, как ре­ше­то, глу­пой, лы­бя­щей­ся мас­лян­но­ро­же, луз­га­ющей се­меч­ки на за­ва­лин­ке ба­бы, не­бу, бес­п­рес­тан­но и бес­п­ре­рыв­но се­юще­му, се­юще­му и се­юще­му эти прок­ля­тые снеж­ные хлопья.